«Я всегда был смутьяном», говорит Джуди Блейм, стоя у себя на кухне с сигаретой и ухмылкой на лице. Казалось бы, Блейм давно состоялся в жизни, хотя и сбежал в 17 лет из дома: он стал новаторским панк-стилистом и арт-директором, открыл собственную выставку в лондонском Институте современного искусства, выпустил совместные проекты с Реи Кавакубо и Louis Vuitton. Но даже на фоне всех этих достижений его в первую очередь выделяет нахальство и противостояние любым стандартам.

Несмотря на эталонную английскую речь, большую часть юности Блейм провел в Испании. Именно там — в небольшом католическом городке около Мадрида, где в свое время жил Франсиско Франко — Блейм открыл для себя силу моды. «Как-то летом к нам в гости приехала моя кузина», — вспоминает Блейм. «Она носила мини-юбку, что в консервативной Испании 1960-х было сродни революции. При ее появлении у всех мужчин в округе отвисали челюсти, а все женщины немедленно начинали креститься. И тогда я подумал: „Вот это реально круто". Мне было шесть или семь лет»

В какой-то момент семья Блейма вернулась в Англию, тоже в тихий регион графства Девон. «Растить свиней не в моем стиле», — объясняет Блейм свой самовольный переезд в Лондон и Манчестер в 17-летнем возрасте. «Я сбежал из дома с 300 фунтами, которые мне казались целым состоянием. Я думал мне этого хватит на несколько лет. Не хватило». Первым делом Блейм отправился в магазин Вивьен Вествуд, где на пару брюк, несколько топов и футболок сразу потратил треть своего бюджета. В конце концов это был пик панка, и юный Блейм обожал стиль и отношение к жизни этой субкультуры.

Затем был Манчестер, где Блейм познакомился с Питером Севиллом и Малькольмом Гарреттом — дизайнерами обложек Joy Division и Buzzcocks соответственно — и радикальным художником Линдером Стерлингом. Благодаря им Блейм открыл для себя музыку, искусство и «узнал, что такое Баухаус». К тому времени, когда он решил вернуться в Лондон, Блейм уже достаточно освоился в жизни: «Я много экспериментировал в творческой сфере, поэтому решил, что не стану искать обычную работу с 9 до 5. В любом случае, я не соответствовал дресс-коду». В то время внешний вид Блейма распугивал всех старушек в автобусах.

«Что касается панка, то, скажу честно, сама музыка мне не особо нравилась. По большей части она была дерьмовой. Но я ценил это отношение к жизни. Я понимал, что нахожусь в нужном месте в нужное время, хоть и не стану под это танцевать», — говорит Блейм. Усвоив панк-подход, Блейм с друзьями принялись покупать пиджаки в винтажных лавках, которые затем «обливали ведром краски, срезали и заново пришивали рукава». Это был просто дешевый способ создавать новые образы, но эстетика бессистемной провокации стала неотъемлемой частью работ Блейма на всю жизнь. Это редкий дар — превращать обыкновенные вещи в искусство.

«Если смешать две вещи, которые обычно несовместимы, то зрителю приходится в два раза дольше рассматривать результат. Я люблю немного поиздеваться и поэтому часто совмещаю противоположные вещи», — говорит Блейм. Но дело не только в издевательстве: «Таким образом можно заставить зрителя дважды взглянуть на твою работу. Мы живем в очень поверхностное время, когда внимание скачет с одной вещи на следующую, поэтому я стараюсь зацепить и удержать внимание».

Помимо воспитанной панком скрытой издёвки, другая постоянная черта работ Блейма — коллаборации. Эта черта проявлялась в самых разных формах: от ролей стилиста Нене Черри и арт-директора Бьорк до сотрудничества с дизайнерами Кимом Джонсом и Кристофером Неметом. Каждый раз Блейм выступал в новом качестве. «Мое творчество вызывало интерес у похожих людей», — объясняет Блейм. «Например, когда я начал работать на Бьорк, то в основном просто все время напоминал ей оставаться собой». Именно благодаря Блейму Бьорк появилась в свитере Margiela на знаменитой обложке дебютного альбома, но его роль не ограничивалась только советами по стилю. «Первые несколько месяцев после выхода альбома я всюду ездил вместе с ней и просто отгонял палками людей, которые пытались нарядить её в какие-то инопланетные платья. Я вставал и говорил: „Только через мой труп". Так что я был вроде как надсмотрщиком. Полиция моды», — смеется Блейм.

«Признаюсь, я большой фанат коллабораций, хотя вижу, что многие воротят от них нос. Но я берусь только за то, что мне нравится. То есть, если ко мне придут Juicy Couture, я скажу им катиться на хер». Carhartt WIP, тем не менее, ему по душе. «С рабочей одеждой, как и со спортивной, можно делать что угодно — и мне это нравится. Знаете, её легко комбинировать с чем-то более изысканным, она практичная, ноская — такой и должна быть нормальная одежда. Сейчас многие вещи стали одноразовыми. Меня иногда просят дать отзыв о показе, а я только и могу сказать: „Помойка"».

Но стиль и юмор — не единственное, что заботит Блейма. «Я постоянно ищу способы повлиять на людей, особенно при помощи изобразительных методов, потому что визуальные вещи очень мощные. Поэтому я и мучаю свой Инстаграм». Почти каждое утро, за чашкой кофе Блейм выкладывает несколько картинок, дополненных своими фирменными эпиграммами. «У меня всего около 27 тысяч подписчиков, но они со всего мира — из Бразилии, Японии, Аргентины, Нью-Йорка... Мне нравится идея создания такого маленького сообщества единомышленников».

Блейм считает, что есть повод оставаться оптимистом: «Молодое поколение очень хорошо все понимает, гораздо лучше, чем мы в свое время». Розовые волосы больше не пугают старушек в автобусе, и никто не крестится при виде мини-юбки. С другой стороны, в таких условиях работа людей вроде Блйема — провокаторов от моды — становится гораздо сложнее. Но сложности никогда его не пугали.